Народу на объявление приговора Костяеву пришло меньше, чем на последнее слово. И собираться стали несколько позже, где-то в половину третьего (заседание должно было начаться в 15.00). Лабудин подойти не смог, и пикет решили не проводить.

Без десяти три стали заходить в здание суда. Ровно в 14.53 поднялись на третий этаж и увидели, как в зал судебных заседаний прошмыгнула судья Сагий. Посидели ещё пару минут. Решили зайти в зал и... были обескуражены заявлением судебных приставов, сурово преградивших нам путь: «Заседание уже началось, судья начала читать приговор, в зал мы вас не пустим». «Как же так? – возмутились мы, – ведь ещё без пяти!». «Уже начало четвертого», – нагло отрезал пристав. А другой добавил: «Судья зашла ровно в три, у нас на мониторах всё записано». А у десяти человек, стало быть, часы отстали ровно на 7 минут.

Налицо: Сагий грубо нарушила положения «Кодекса судейской этики», прямые указания пленума Верховного суда РФ от 31.05.2007 года, наплевала на право граждан присутствовать на открытом судебном заседании, фактически сделав его закрытым (туда не смогли попасть даже защитники). Вот как боятся нас наши судьи. Вот как страшно было Сагий, что ей прокричат: «Позор!».

В путинском театре минипутов каждый паяц носит свою личину, у каждого своя роль, своё нарисованное лицо. Мартынов, гордо задрав нос, несёт плакатик «Суровый, почти что боевой генерал». У Сагий на мантии скромный бейджик «Строгая, но справедливая судья». Но только когда народ кричит тебе в лицо «Позор!», а краска на маске, облепившей лицо, лупится и облезает, что тебе остаётся? Только спрятаться за двойными дверями кабинета и усиленной охраной подловатых приставов. Глас народа — глас божий.

Отчасти я согласен с кастанедовским доном Хуаном, мы все играем роли в этом театре жизни. Но, отчасти, и не согласен. Ведь добровольно выбирая себе роль, мы пытаемся быть под стать героям, на которых хотим быть похожими.

Ребёнок, побыв час Штирлицем или Бетманом, становится немножко разведчиком или чуть-чуть супергероем. Мы меняемся, пытаясь соответствовать образу, которому стремимся соответствовать: замечательного профессионала или, например, честного, принципиального человека. Мы постепенно, ценой духовных усилий, становимся такими. Человек тем-то и отличается от животного, что сам выбирает себе цель и сам стремится её достичь, меняя себя.

Заяц бегает быстро, потому что ему приходится убегать от волка. Спортсмен же бежит, потому что сам хочет быстро бегать, он сам делает этот выбор — тренироваться.

А таким, как Сагий, например, или Мартынов, роль назначена и выдана соответствующая маска, и как бы ни пытались они изображать из себя «справедливого судью» или «рубаку генерала» соответственно, никогда такими не станут, поскольку их духовные усилия растрачены на поддержание правдоподобия отштампованной физиономии.

Они вроде постоянно подрумянивающейся пожилой куртизанки — расслабился на минуту, и румяна обсыпались, проявилось настоящее, сморщенное от постоянного притворства и лжи лицо. На изменение себя им уже не остаётся ни сил, ни желания.

По мере того, как маска выглядит всё убедительней, процесс духовного гниения становится всё необратимее, внутренняя пустота — всё безнадежнее и окончательнее. Удовлетворение успехами самосовершенствования подменяется эйфорией причастности к Комбинату, пьянящим осознанием себя шпунтиком некой сокрушающей и перемалывающей всех и вся Машины, иллюзией всесильности.

Возвращаясь к Кастанеде. Дон Хуан говорил, что мы постоянно меняемся и постоянно делаем усилия, чтобы измениться. Но в результате этих усилий мы либо становимся сильнее, либо слабее, сумма усилий в любом случае одинакова.

Мы либо можем стать Людьми, либо куклами. Пустыми куклами в блёстких конфетных обёртках ментовских мундиров и судейских хламид.