Ужин с Кантом
Михаил НИКИТИН
Город, в котором я живу, часто называют городом Иммануила Канта. Это не совсем верно, так как великий философ никогда не жил в Калининграде. Всю свою жизнь он провёл в Кёнигсберге, который только своими географическими координатами совпадал с Калининградом. По существу же Кёнигсберг и Калининград два совершенно разных города из разных эпох и культур, никак не связанных общим наследием. И это положение не могут изменить ни сохранившиеся в Калининграде заповедники довоенной архитектуры, ни памятники прошлого: кафедральный собор, кирхи, бастионы и форты, разбросанные по Калининграду. Все эти сооружения давно обрели вид а ля рус. Главное, они лишились особого флёра, который был характерен для прусской столицы. Флёра, замешанного на прусском порядке и немецком вдохновении.
В общем, между Кёнигсбергом и Калининградом так мало общего, что окажись случайно Кант в Калининграде, он не узнал место, в котором когда-то жил, а если бы узнал, то сразу подумал, что город захватили русские. Подумал бы так потому, что хорошо знал, только русские могут изменять сущность вещей до неузнаваемости. Взять, например, социалистическую идею Маркса. Немцы и шведы через сто пятьдесят лет на практике реализовали её в модели общества социального партнерства. Русские же, пойдя по пути беспримерного государственного всего и вся, в ходе последующей прихватизации, построили страну-бензоколонку с административно-олигархическим правлением.
Но вернёмся к словам о том, как воспринял бы Калининград великий философ, окажись он в нём через триста лет. На мой взгляд, воспринял бы, скорее всего, обескуражено, так как вместо ухоженной европейской столицы он увидел понтовый российский город с безликой архитектурой и запущенной инфраструктурой. Увидел бы город, в котором можно жить, но трудно находить вдохновение для философствования и духовного озарения. К счастью, такая встреча Канта с Калининградом невозможна. Поэтому за покой великого философа мы можем быть спокойными.
В занимательной истории, о которой пойдёт речь дальше, Кант физически участвовать не мог, но его присутствие ощущалось явно. Произошла это история более тридцати лет назад во время ельцинской экономической реформы, принёсшей большие беды для граждан нашей страны. Особенно сильно пострадала от непродуманных реформ творческая и научная интеллигенция, которая в один присест лишилась многих материальных благ и утратила статус особой социальной прослойки, необходимой развитому социализму. Вместо вполне пристойных жизненных благ и всеобщего уважения они получили от новой власти нищенскую подачку в 50 долларов, которых едва хватало, чтобы свести концы с концами. Единственным утешением и духовной отдушиной для интеллигенции в то время остались профессиональные посиделки, на которых можно было поговорить о высоких материях и забыть на время о попранном профессиональном достоинстве. Обычно на эти посиделки собирались филологи, литераторы, философы, историки и представители других гуманитарных профессий. Технари и физматики в этих посиделках не участвовали, так как многие из них пыталось найти свою нишу в новой рыночной экономике (надо признать, неудачно). Связывающим началом творческих посиделок калининградской интеллигенции были фигуры Канта и Гофмана. Обычно вокруг их жизни и творчества разворачивались застольные беседы, дискуссии и горячие споры.
На одну из таких посиделок, озаглавленную как Ужин с Кантом, однажды получил приглашение от своих университетских коллег и я. Такие ужины проводились в нашем городе не часто, и попасть на них считалось за честь. Признаюсь, я с удовлетворением принял приглашение, правда, затем серьёзно озадачился. Дело в том, что я был плохо знаком с трудами философа. В то время, когда я учился в институте, философию изучали не по Канту. Её изучали по двойному мату: историческому и диалектическому. Призыв же «не кантовать», прописанный черной краской на бесчисленных деревянных ящиках, был в то время недвусмысленным предупреждением для всех, кто хотел постичь буржуазную философию вместо единственно верной марксистко-ленинской.
Вопрос о том идти или не идти на Ужин с Кантом, передо мной не стоял. Мало кто откажется от возможности провести время в приятной кампании и опорожнить пару других стопок коньяка или русской водки, причитающихся по такому случаю. Не стоял гамлетовский вопрос и передо мной. Высокое профессорское звание, которое я получил к тому времени, обязывало меня не просто прийти, но и достойным образом проявить себя во время возможного разговора о великом кёнигсбержце. Это означало одно – за оставшиеся до ужина с Кантом дни я должен был перелопатить основные труды великого философа и, хотя бы на уровне аспиранта, приобщиться к его научному наследию. Задача была непростой. К счастью, несколько дней у меня было в запасе, и я начал действовать.
Для начала я позвонил своему приятелю Ивану Наставшеву – социологу по профессии, который, как мне казалось, должен был хорошо разбираться в философских материях. Не мудрствуя лукаво, я в лоб спросил его о том, что он думает о Канте.
– А что мне о нем думать? – ответил мне Иван Владимирович. – Старик Иммануил не красотка Эммануэль, которая, скажу тебе прямо, как объект познания для меня гораздо интереснее (здесь надо сказать, что наш разговор состоялся как раз во время триумфального шествия эротического фильма «Эммануэль» по экранам мирового кино). А вообще, мой друг, только две вещи на свете сейчас волнуют меня: кто станет первым президентом России и как прожить на жалкую заплату доцента в это непростое время. Если на самом деле хочешь серьёзно поговорить о Канте, приходи ко мне, и мы обсудим философские воззрения великого кёнигсбержца за бутылкой хорошего коньяка.
Я поблагодарил своего приятеля за приглашение, и мы договорились встретиться через пару дней. По совету Наставшева я начал с «Философского словаря», который оказался в домашней библиотеке. Словарь был выпущен издательством «Политическая литература» в 1963 году и из него я узнал следующее.
Иммануил Кант, немецкий философ, родился в 1724 году, умер в 1804 году, жил и работал в Кёнигсберге. Является основателем классического «критического» или «трансцендентального» идеализма, одним из идеологов агностицизма. Своей философией идеализма заложил основы таких реакционных буржуазных философских течений как: солипсизм, неотомизм, бихевиоризм, конвенционализм, экзистенциализм и других трудно произносимых измов. Автор книг «Критика чистого разума», «Критика практического разума» и категорического императива.
Другой полезной информации из краткой статьи «Философского словаря» извлечь было нельзя, и я вновь позвонил своему приятелю.
– Послушай, у тебя есть что-нибудь почитать из Канта?
– Ты, что, спятил?! – Ответил мне Иван. – Канта и при жизни мало кто читал, а сейчас его читают только обречённые на это жестокое наказание аспиранты. Читать его тексты то же самое, что переводить китайский текст с помощью словаря. Если тебя так интересует Кант и его философия, прочти лучше какую-нибудь популярную брошюру. Это буде намного проще и приятней.
Я всегда прислушиваюсь к разумным доводам своих просвещённых коллег, поэтому последовал совету своего друга, так как о Канте уже кое-что знал. В частности, я знал названия его наиболее известных сочинений. Должен сказать, знание названий и имен в науке и культуре многого стоит. Достаточно к месту и без места в интеллектуальной среде упоминать имена Хайдеггера, Кьеркегора, Витгенштейна, Риккерта, Гуссерля, Рассела, Сартра, Камю, на крайний случай, Эйнштейна, чтобы вас признали за своего. Сказанное проявляется особенно эффективно, если вы обладаете высокой учёной степенью и причислены к сонму учёных мужей.
Но вернемся к Канту и Ужину с ним. Читатель, наверное, обратил внимание на то, что все главные труды философа посвящены критике. Из этого, не читая его сочинений, можно сделать вывод о том, что он был человеком с обостренным критическим восприятием действительности и людей, которые его окружали. Его, по-видимому, в равной степени не устраивали ни университетская профессура, которая без сомнения считала себя носителем чистого разума, ни прусские бюргеры и промышленники, которые считали себя олицетворением практического разума, ни те, кто были далеки от понимания чистого или практического разума. Не буду лукавить, подобный критицизм Канта оказался близким и понятным для меня. Действительно, о каком чистом разуме можно говорить в России, когда мы всё делаем вопреки самому разуму. О каком практическом разуме опять-таки можно говорить, когда практику своей жизни простые россияне строят чаще всего по наитию. И, наконец, о каких способностях суждений россиян можно говорить, если они отдают свои голоса на выборах вопреки своим политическим и экономическим интересам. Скорее всего, в последнем случае можно говорить о феномене бессознательного, когда принимаются решение вопреки логике и личным интересам.
За размышлениями о критических основах философии Канта и связи его категорического императива с проблемами современного мира меня и застал звонок Наставшева.
– Привет, – сказал он. – Приходи ко мне сегодня вечером. У меня всё готово для обстоятельного разговора о Канте.
Мы жили рядом, и через пять минут я был в квартире друга. Он радушно встретил меня и сопроводил в гостиную, где на накрытом белой скатертью столе стоял бюст Иммануила Канта. На полном серьёзе Наставшев обратился к бюсту философа и учтиво сказал:
– Великий мыслитель, позвольте представить вам моего друга и коллегу Михаила. Надеюсь, вы не откажите ему в возможности вкусить радость духовного общения с вами.
Бюст Канта, естественно, промолчал. Наставшев расценил это молчание как знак согласия и усадил меня за стол. Через несколько минут столе появилась бутылка армянского коньяка и подходящая к коньяку закуска. Оставаясь всё так же серьёзным, мой друг принёс великому философу извинения за то, что не смог достать к столу его любимого белого немецкого вина, и, пользуясь великодушным молчанием великого кёнигсбержца, разлил коньяк по трём бокалам. С этого момента у нас начался настоящий пир духа. Вполне естественно, одной бутылкой коньяка наш ужин с Кантом не закончился. Вслед за армянским коньяком наступила очередь грузинского, прихваченного мной. С учетом её у нас посвились прекрасные возможности для того, чтобы неспешно и обстоятельно поговорить в присутствии великого философа о его «Критике чистого разума», «Критике практического разума», «Критике особенностей суждения» и «Всеобщей естественной истории». Эти книги, как и бюст Канта, Наставшев принёс с кафедры философии, чтобы мы могли явственно ощутить присутствие великого философа в ходе нашего ужина с ним.
Завершился наш импровизированный ужин после полуночи. Переполненный до самого мозжечка знаменитыми цитатами и афоризмами Канта, я отправился домой. Войдя в квартиру, я попытался разделить охвативший меня душевный восторг с женой, но у меня ничего не получилось. Она резко осадила холодной репликой:
– Угомонись, мне не до высоких эмпиреев. Нормальные люди уже давно спят. Завтра расскажешь о своём общении с Иваном.
Увы, даже у духовно близких людей не всегда совпадаю жизненные интересы.
Вечером очередного дня на званный ужин с Кантом я не пошёл. Я понял, что в кампании очень серьёзных учёных мужей я уже не ощущу воспарения мыслей и чувств, испытанных мной минувшим вечером. Как говорили древние, в одну реку дважды войти нельзя. А Кант это, несомненно, великая река, в которую можно зайти только раз, на волне немецкой серьёзности, французского легкомыслия и российской широты взглядов.
