Константин РОЖКОВ

Вязьма. Этот тихий провинциальный русский городок с деревянными домами, палисадниками, за которыми росли высокие георгины и подсолнухи, с обязательным памятником Ленину стал символом одной из величайших трагедий, случившихся в годы Второй мировой войны. Под Вязьмой в немецкое окружение попали пять советских армий: 16, 19, 20, 24 и 32-я и оперативная группа генерала Болдина. В немецком плену оказалось огромное количество бойцов и командиров Красной армии. Цифры называются разные, но в любом варианте эти цифры поражают воображение: по одним сведениям в немецкий плен попало 663 тысячи солдат и офицеров, по другим – 883 тысячи человек. Из окружения удалось вырваться около 85 тысячам наших воинов. На карте Второй мировой появился Вяземский котёл, который по своим масштабам, по своим последствиям сопоставим разве что с котлом Киевским… (В Киевском котле – в сентябре 1941 года – фашисты захватили в плен приблизительно 650 тысяч советских воинов, 3500 орудий и почти 800 танков. По германским сведениям, опубликованным 27.09.1941, пленены были 665 тысяч советских солдат и офицеров. – Примеч. СК.)

Вяземский котёл. Событие страшное, малоизвестное в подробностях. В советские времена вся информация или воспоминания о Вяземском котле старательно изгонялись из мемуаров и заменялись общими словами. В книге генерала Болдина, который был тогда заместителем командующего Западным фронтом, так говорится, вернее, умалчивается, о тех октябрьских днях: «На третий день противник перешёл в наступление крупными силами. Все наши попытки сдержать его натиск ни к чему не привели. И вскоре с частью подчинённым мне войск я снова попал в окружение. Около месяца мы находились во вражеском кольце. Ценой огромных усилий удалось вырваться из окружения». И это всё. Добавлю, что генерал Болдин был ранен, недолго лечился и вошёл в строй как раз вовремя, чтобы возглавить оборону Тулы. Не вина Ивана Болдина, что более подробных воспоминаний и анализа произошедшей катастрофы он написать не сумел. В Советском Союзе объяснения таких катастроф всегда было связано со словом «зато». Пять армий попали в окружение, никто в этом не виноват, но зато они своим героическим сопротивлением в котле задержали наступление гитлеровского Вермахта на Москву. Получается какая-то логическая ерунда. Если бы эти армии стояли на нормальной оборонительной позиции, то они задержать противника не смогли бы, для выполнения задачи им обязательно предписывается катастрофа, иначе героизму вроде и взяться неоткуда!..

5 октября Сталин позвонил в Ленинград и потребовал, чтобы генерал Жуков срочно вылетел в Москву. 7 октября Жуков прибыл в Москву. Ленинград был оставлен им умирать в голодной блокаде. Сталин сообщил генералу об очень тяжёлой обстановке на Московском направлении и том, что никакой информации об истинном положении дел на этом фронте в Ставке нет. Жукову пришлось отправиться на фронт, чтобы в поездке по дорогам Подмосковья лично убедиться, что в обороне столицы царят паника и хаос. 10 октября Жуков был назначен командующим Западным фронтом… Генерал Жуков энергично взялся за дело и в почти безнадёжной ситуации его природный оптимизм, жёсткость, переходящая в жестокость, требовательность на всех уровнях сыграли очень важную роль. Не до жиру – быть бы живу. Так, конечно, воевать нельзя, но в данном случае можно… Вермахт упорно продвигался к Москве с северо-запада и с юго-запада. Немцы ощущали страшную усталость, нехватку снабжения, но до последнего батальона стремились захватить столицу. В середине октября в Москве началась эвакуация дипломатического корпуса, правительства, банковских депозитов и других ценностей. Слухи о том, что враг подходит к Можайску, вызвали в городе вполне естественное волнение, переросшие в панику. Часть жителей стремилась немедленно выехать из Москвы, другая часть панически бросала свои дела, забывая о своём гражданском долге. Кто-то не прочь был пограбить и нажиться за счёт брошенного имущества. Вступили в силу законы социума, в котором всегда есть герои и подлецы, умные и глупцы, стойкие и паникёры, добрые и злые.

Что же конкретно происходило в столице Советского Союза в трагический день 16 октября 1941 года? Железнодорожные вокзалы были переполнены людьми, штурмовавшими вагоны поездов. По городу распространялся сильный запах гари от сжигаемых бумаг в различных учреждениях и конторах. Этот запах гари, по воспоминаниям москвичей, усиливал паническое состояние московских обывателей. Кое-где появились мародёры, имели место откровенные грабежи. Были разгромлены и разграблены несколько магазинов и хлебных киосков. По данным военного коменданта Москвы, из 438 учреждений, предприятий и организаций сбежало в этот день 779 руководящих работников, было угнано более 100 грузовых и легковых автомобилей…

17 октября по московскому радио было объявлено, что Верховный главнокомандующий Иосиф Сталин не покинет столицу и будет руководить обороной и разгромом врага. 20 октября в Москве было введено осадное положение… Сталин приказал оборонять столицу до последнего солдата.

К 17 октября 1941 года в Вяземском котле прекратили сопротивление 55 советских дивизий, войска 16,19, 20, 24, 32-й армий и оперативная группа генерала Болдина…

В Вяземском котле немцы взяли колоссальные трофеи. 663 тысячи пленных, 1242 танка, 5142 орудия…

19 октября танкисты 10-й танковой дивизии и мотопехота дивизии СС «Рейх» сломили сопротивление 32-й стрелковой дивизии и овладели Можайском. Теперь немцев от Москвы отделяли всего 100 километров по прямой линии.

Октябрьские потери советских войск производят жуткое впечатление до сих пор. Общие потери германских вооружённых сил на всех театрах военных действий, включая североафриканский, за октябрь 41-го года составили 44 тысячи человек убитыми, пропавшими без вести, умершими от ран на этапах санитарной эвакуации. Потери Вооружённых Сил Советского Союза только на московским направлении, исключая попавших в плен в вяземском котле превысило 800 тысяч человек. С пленными почти полтора миллиона человек…

В конце октября английский Красный Крест проводил подписку по сбору средств для оказания помощи Советской России, выпустил воззвание, в котором говорилось: «Мы поражены мощью русского сопротивления и искусством, с которым оно ведётся. Мы искренно восхищаемся доблестью, стойкостью и патриотическим самопожертвованием русского народа, но, пожалуй, больше всего нас потрясли муки огромного количества народа, внушавшие нам ужас и сострадание».

Приведённый отрывок взят из монографии Виктора Сергеевича Правдюка, вышедшей в прошлом году. Она называется «Вторая мировая: русский взгляд». Один экземпляр труда, изданного тиражом 500 экземпляров, блестящий независимый историк любезно преподнёс мне в знак доброго знакомства. Книга обречена стать библиографической редкостью. И в ближайшие годы не может идти никакой речи об её официальном издании. Судьба ей уготована Путиным. Таких, как Правдюк, он назвал «коллаборационистами сегодняшнего дня», поскольку они-де соглашаются с переписыванием истории Второй мировой войны.

Человек, считающийся президентом России, как всегда, взял на себя слишком много. Он возомнил себя великим историком, хотя в действительности представляет собой всего-то чекиста и шпиона без особых заслуг – именно эта профессия ему досталась по жизни.

Даже если слова Путина вложить в уста компетентного человека, вес их на научном уровне равнялся бы нулю. Только дилетант может рассуждать о переписывании истории Второй мировой войны. Нечего переписывать. Никакой такой истории второй мировой в России нет. И не было. Невозможно написать историю на основании догм победителя, на материале, который просеян через сито цензуры. История прежде всего оперирует фактами. Увы, их в советское время было слишком мало, чтобы стать историей. В основном мы пользовались мемуарами победителей, которые известно как сочиняются и установками идеологического отдела ЦК КПСС. Под историей Путин подразумевает то, что нам знакомо из пропагандистских кинолент, выступлений политиков, из учебников, в которых легенда о 28 панфиловцах преподносится как реальное событие. Патриотическая пурга не может считаться историей войны.

Историю Второй мировой войны надо создавать. И ею занимаются такие исследователи, как Марк Солонин, Кирилл Александров, Владимир Городинский, Виктор Правдюк. Эти отчаянные люди не побоялись поделиться открытием, сделанным в архивах: Сталин и его ближайшее окружение готовились к захватнической войне, но Гитлер оказался хитрее – и проиграл. Сталин практически добился своей цели. Он захватил пол-Европы и построил странах-«побратимах» социализм. Но какой ценой завоёвана сталинская победа! Не зря некоторые авторитетные европейские политики с самого окончания войны считали, что судить за военные преступления следовало не только Адольфа, но и Иосифа. Его дважды было надо судить: за войну и за социализм.

История, за которую так радеет Путин, лжива и не даёт даже приблизительного представления о том, что произошло в 30-40-х годах прошлого века. Ну, мы же знаем, как она писалась. В первые годы после войны официальные источники утверждали, будто СССР в войне потерял 7 миллионов своих граждан. Потом было 20 миллионов. Позднее – 27, 40… Правда в том, что об истинных жертвах, о подлинных причинах войны, о ключевых событиях войны сталинско-путинская история умалчивала. И до сих пор спрятаны миллионы страниц документов войны.

Только сегодня мы узнаём о людоедских приказах Сталина, которого нынешние официальные власти пытаются обожествить. Вот что пишет Правдюк:

17 сентября (1941 года. – Примеч. СК.) Сталин издал приказ №0428 о мерах по лишению противника возможности использовать для обороны населённые пункты. Этот приказ называют «приказом о выжженной земле». Согласно ему, разрушались и сжигались дотла все населённые пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40-60 километров в глубину от переднего края и на 20-30 километров вправо и влево от дорог. И заполыхали крестьянские избы, сараи, бани в огне пожаров, лишились крова тысячи женщин, детей и стариков. Беспощадны мы к врагу, но и к своим немилосердны. Это было? Было! Почему же молчали мы об этом? Почему держали в секрете? Почему не извинились перед русскими людьми за это? Почему наша власть не вернула погорельцам после войны их дома, и долго продолжали они жить в землянках? Почему никому в антирусской власти не приходило в голову покаяться за подобные акции на пути к победе над нацизмом, которых было немало?..

Почему молчали? Потому что страна рыдала над мифом о Зое Космодемьянской. Пропаганда была властям нужнее справедливости и правды.

Описывая события в Крыму, в которых военное командование запятнало себя бездарностью, подлостью и коварством по отношению к своим солдатам и матросам (шутка ли сказать – на Керченском полуострове располагались три советские армии, численный состав которых превосходил 11-ю гитлеровскую армию в два раза, и проиграли!), Правдюк сообщает казалось бы незначительною подробность:

После войны на мысе Херсонес, у самого обрыва земли и облитых кровью защитников Севастополя солёных морских скал неизвестным людьми был поставлен скромный обелиск с надпись: «ПРОСТИТЕ НАС».

Такие обелиски мы должны поставить на Невском пятачке, в Можайске, во Ржеве, в Вязьме, в Крыму, на Кавказе, в Орле, Курске, Минске, Киеве, Сталинграде – по всей стране. И не беситься 9 Мая в грохоте оркестров и нудных речей, а плакать и ставить покаянные свечи в церквях.

Я убит подо Ржевом,

В безыменном болоте,

В пятой роте, на левом,

При жестоком налёте.

Я не слышал разрыва,

Я не видел той вспышки, —

Точно в пропасть с обрыва —

И ни дна ни покрышки.

И во всем этом мире,

До конца его дней,

Ни петлички, ни лычки

С гимнастерки моей.

Я — где корни слепые

Ищут корма во тьме;

Я — где с облачком пыли

Ходит рожь на холме;

Я — где крик петушиный

На заре по росе;

Я — где ваши машины

Воздух рвут на шоссе;

Где травинку к травинке

Речка травы прядёт, —

Там, куда на поминки

Даже мать не придёт.

Летом горького года

Я убит. Для меня —

Ни известий, ни сводок

После этого дня.

Подсчитайте, живые,

Сколько сроку назад

Был на фронте впервые

Назван вдруг Сталинград.

Фронт горел, не стихая,

Как на теле рубец.

Я убит и не знаю,

Наш ли Ржев наконец?

Удержались ли наши

Там, на Среднем Дону?..

Этот месяц был страшен,

Было все на кону.

Неужели до осени

Был за ним уже Дон

И хотя бы колёсами

К Волге вырвался он?

Нет, неправда. Задачи

Той не выиграл враг!

Нет же, нет! А иначе

Даже мёртвому — как?

И у мёртвых, безгласных,

Есть отрада одна:

Мы за родину пали,

Но она — спасена.

Наши очи померкли,

Пламень сердца погас,

На земле на поверке

Выкликают не нас.

Мы — что кочка, что камень,

Даже глуше, темней.

Наша вечная память —

Кто завидует ей?

Нашим прахом по праву

Овладел чернозём.

Наша вечная слава —

Невесёлый резон.

Нам свои боевые

Не носить ордена.

Вам — всё это, живые.

Нам — отрада одна:

Что недаром боролись

Мы за родину-мать.

Пусть не слышен наш голос, —

Вы должны его знать.

Вы должны были, братья,

Устоять, как стена,

Ибо мёртвых проклятье —

Эта кара страшна.

Это грозное право

Нам навеки дано, —

И за нами оно —

Это горькое право.

Летом, в сорок втором,

Я зарыт без могилы.

Всем, что было потом,

Смерть меня обделила.

Всем, что, может, давно

Вам привычно и ясно,

Но да будет оно

С нашей верой согласно.

Братья, может быть, вы

И не Дон потеряли,

И в тылу у Москвы

За неё умирали.

И в заволжской дали

Спешно рыли окопы,

И с боями дошли

До предела Европы.

Нам достаточно знать,

Что была, несомненно,

Та последняя пядь

На дороге военной.

Та последняя пядь,

Что уж если оставить,

То шагнувшую вспять

Ногу некуда ставить.

Та черта глубины,

За которой вставало

Из-за вашей спины

Пламя кузниц Урала.

И врага обратили

Вы на запад, назад.

Может быть, побратимы,

И Смоленск уже взят?

И врага вы громите

На ином рубеже,

Может быть, вы к границе

Подступили уже!

Может быть… Да исполнится

Слово клятвы святой! —

Ведь Берлин, если помните,

Назван был под Москвой.

Братья, ныне поправшие

Крепость вражьей земли,

Если б мёртвые, павшие

Хоть бы плакать могли!

Если б залпы победные

Нас, немых и глухих,

Нас, что вечности преданы,

Воскрешали на миг, —

О, товарищи верные,

Лишь тогда б на войне

Ваше счастье безмерное

Вы постигли вполне.

В нём, том счастье, бесспорная

Наша кровная часть,

Наша, смертью оборванная,

Вера, ненависть, страсть.

Наше все! Не слукавили

Мы в суровой борьбе,

Всё отдав, не оставили

Ничего при себе.

Всё на вас перечислено

Навсегда, не на срок.

И живым не в упрёк

Этот голос ваш мыслимый.

Братья, в этой войне

Мы различья не знали:

Те, что живы, что пали, —

Были мы наравне.

И никто перед нами

Из живых не в долгу,

Кто из рук наших знамя

Подхватил на бегу,

Я убит подо Ржевом,

Тот ещё под Москвой.

Где-то, воины, где вы,

Кто остался живой?

В городах миллионных,

В сёлах, дома в семье?

В боевых гарнизонах

На не нашей земле?

Ах, своя ли, чужая,

Вся в цветах иль в снегу…

Я вам жизнь завещаю, —

Что я больше могу?

Завещаю в той жизни

Вам счастливыми быть

И родимой отчизне

С честью дальше служить.

Горевать — горделиво,

Не клонясь головой,

Ликовать — не хвастливо

В час победы самой.

И беречь её свято,

Братья, счастье своё —

В память воина-брата,

Что погиб за неё.