Людвиг ЛАДУТЬКО
Борису Ельцину посвящается
Ветер стылой рукой бил в большие окна моего кабинета. Декабрьское сизое небо нависало над огромным городом. Я сидел, уставший, в кресле возле окна, наблюдая, как сизый морозный вечер накрывает землю до горизонта. Узкая, ярко розовая, зловещая полоска заката не делала мрачную картину вечера, радостнее. Вечер умирал.
Я сидел и наблюдал, как неизвестно откуда взявшаяся огромная чёрная муха пыталась пробиться сквозь толщу оконного стекла. Она, делала пируэты и, жужжа, подлетала к стеклу, билась об него, падая, переворачиваясь и снова взлетая. Казалось, её не пугает лютый мороз за окном и дикое смешение цветов вечернего неба. Неистовое желание мухи вылететь за пределы моего кабинета в лютую стужу вызывало ассоциативные воспоминания далекого детства. Ударившись в очередной раз, муха упала на подоконник навзничь и, делая слабые попытки перевернуться, затихла. Я устало закрыл глаза.
Был май. Борька сидел за сараем и потирал свое огромное сизое ухо. Сюда он сбежал от отца, который драл его за вчерашнее происшествие в школе. Михаил Романович, учитель физики в поселковой школе, а в просторечье «Михром» сдал его со всеми потрохами. Михром, бывший летчик, списанный с фронта по ранению. Это был высокий человек в военной форме без погон с орденскими планками на груди. Он хромал, и потому костыль был его постоянным спутником. Он любил выпить и сквернословить, но не усердствовал в этом занятии, поэтому директор Зоя Васильевна, «Зося», не обращала на это внимания. Предмет он знал неплохо, да и мужчин в послевоенное время в школе было мало. Собственно, он был один, не считая старого инвалида забулдыгу сторожа Ферапонтыча.
В седьмом классе шёл урок физики. Михром объяснял работу электрической машины Резерфорда. Он стоял на кафедре и увлеченно крутил ручку машины. Делал он это уже несколько минут, создавая электрический заряд в лейденских банках. Ему хотелось поразить учеников силой разряда. Девчонок это не интересовало, и они тихонько перешептывались. Мальчишки настороженно ждали. Тишину в классе и шелест колес машины нарушил звонкий Борькин голос: «Михаил Романович, а не еб…т?» – «Да не! Не еб…т!» – Спокойно ответил Михром, но тут же, спохватившись, продолжил: «Кто сказал?..»
Борька сидел за сараем и прижимал ужасно оттопырившееся огромное ухо к, казалось, сильно уменьшившейся голове. На отца он не обижался, а Михром своё ещё получит. На следующий день он сидел за тем же сараем. В мешке у него копошились украденные с поселкового птичника три курицы, а в кармане – бутылёк зелёнки из материнской аптечки. Доставая по одной из мешка, он рисовал на куриных крыльях звёзды, а на груди каждой ставил номер. Достав последнюю, третью, и намалевав звезды, он подумал, хмыкнул и вывел на груди цифру пять. Дожидаясь у открытого окна школы звонка и, как только он прозвенел, и ученики бросились со всех ног на перемену, Борька высыпал свой мешок под ноги девчонкам. Те, взвизгнув, рассыпались по коридору, создавая панику. Куры истошно кудахча и хлопая звёздными крыльями, пытались взлететь, налетая на очередную толпу визгливых школьников. Панику поддерживали мальчишки и сам Борька, гоняя кур по школьному коридору. Обезумевшие куры на бреющем полёте проносились над визжащими первоклашками обдавая всех помётом. Ситуацию усугубила Зося, для чего-то включив школьную сирену. Носясь по коридору, Борька был счастлив, такого вселенского переполоха даже он не ожидал. Обезумев от страха и носясь над визжащей толпой, звездокрылые бомбардировщики обрушивали на врага всю мощь своих куриных жоп. После часа погони куры были пойманы и осмотрены педсоветом.
– Хорошо хоть наши, русские! – глядя на звёзды, спокойно сказала учительница истории Виктория Павловна, эвакуированная из Ленинграда.
– А обосрали всё, как фашисты! – Вставил своё веское слово небритый Ферапонтыч.
– Номера видите? – спросила Зося Михрома, стоящего перед ней навытяжку, с двумя курицами под номерами один и пять в руках
– Ну ?
– Что ну? Где ещё две?
До позднего вечера весь педсовет крался по школьным коридорам, заглядывая за парты и шкафы. «Цыпа, цыпа, цыпа!.. Цыпа, цыпа цыпа!..»
Борька закончил седьмой класс, но в восьмой, осенью его уже не взяли.
Закрыв глаза, я вспоминал прошедшие годы. Они проносились предо мною так живо, что, казалось, это было вчера. Только сейчас я понял, что по настоящему, был счастлив один раз в жизни, именно тогда, гоняясь по школьным коридорам за обосравшимися курицами.
Я смотрел на стылое чёрное окно. Муха до того неподвижно лежащая на подоконнике, вдруг перевернулась, ожила, громко жужжа, взлетела, сделав последний круг по комнате и со стуком ударившись о стекло затихла навеки.
Всё кончено.
В тиши кабинета раздался голос селектора:
– Борис Николаевич, телевизионщики новогоднее обращение к народу…
– Всё кончено, – повторил я в полголоса. – Надо идти. Всё кончено!
